Astana Cycling Team

Олег Тиньков: «Тур Фландрии» я смотрел из машины сопровождения. Я считаю, что это гонка гладиаторов. Ты реально начинаешь уважать гонщиков и понимаешь, что они гладиаторы

sports.ru
В 90-х Олег Тиньков владел сетью магазинов бытовой техники и звукозаписывающей студией. Потом выпускал пельмени «Дарья» (продал бизнес Роману Абрамовичу за 21 млн долларов). Потом построил пивоваренный завод и сеть пивных ресторанов (продал бизнес за 200 млн долларов). Потом организовал интернет-банк Tinkoff Credit Systems, которым управляет до сих пор. В конце 2013 года Forbes оценил его состояние более чем в 1 миллиард долларов. Тогда же, в декабре 2013 года, было объявлено, что Тиньков – давний фанат велоспорта и спонсор нескольких профессиональных команд – стал единственным владельцем датской Saxo-Tinkoff.

Офис банка TKC – это целый этаж стильного бизнес-центра в полушаге от Ленинградского проспекта. Окна во всю стену. Молодые и расслабленные работники в джинсах, футболках и худи – дресс-код здесь официально отменен. Дутая мебель ядовитых цветов. Огромные столы для шахмат и нард. Профессиональный велосипед и профессиональная форма. Юная секретарша с аккуратно татуированной ножкой. Ну и огромный – метров на 150 – кабинет, стены которого покрыты сусальным золотом. Чтобы быть самым необычным русским миллиардером, Тинькову можно ничего и не говорить.

Но поговорить очень хочется.

– Как богатые люди западают на футбол, мы примерно понимаем. Как это происходит с велоспортом?

– У меня все просто, по наитию. Я вырос в маленьком шахтерском городке, где был выбор из четырех школ: лыжная, велосипедная, боксерская и гимнастическая. Для гимнастики я большой. Попробовал лыжи – обморозился. Попробовал бокс. В 12 лет попробовал велоспорт. Проехал первую гонку – на 9 мая – это и стало моей точкой невозврата.

– Самая незабываемая гонка, которую вы видели зрителем?

– «Тур Фландрии», я смотрел его из машины сопровождения. Я считаю, что это гонка гладиаторов. В мире больше раскручена «Париж – Рубэ», она считается культовой. Но «Фландрия» тоже проходит по брусчатке. Кроме того, она идет по маленьким городкам, там очень узкие улицы. Когда ты видишь, как пелотон из 180 человек на скорости 60 км/ч влетает с полотна шириной 10 метров на полотно в два метра, это впечатляет. Они набиваются туда, законы физики работают непонятно как. Потом это очень страшная гонка: большие спуски, резкие повороты.

Ты реально начинаешь уважать гонщиков и понимаешь, что они гладиаторы. При всей своей любви к «Тур де Франс», при всем том, что его в 2013 году выиграл Фрум, при всем том, что у меня в команде Контадор, самый лучший и самый любимый для меня гонщик – это швейцарец Фабиан Канчеллара. Потому что выигрывать «Тур Фландрии» и «Париж – Рубэ» – это очень круто. И страшно.

– Когда в вашей голове щелкнуло: хочу свою велокоманду?

– Меня в советское время подставили – когда забрали в армию. Я все выигрывал, был чемпионом Кузбасса и на чемпионате Сибири занял третье место. Меня без вариантов должны были забрать в СКА – или в Омск, или в Новосибирск. Потом узнал, что сын какого-то то ли генерала, то ли большого начальника тоже немного занимался велоспортом, и его взяли вместо меня. Как всегда в Советском Союзе – по блату.

А меня отправили в погранвойска. И дали огромный станковый пулемет Калашникова. «Спортсмен? Мастер спорта? Давай, херачь».

– Прекрасно.

– Я немного разочаровался в спорте, в велоспорте и вообще в людях. Потом я уехал в Петербург, поступил в горный институт. Перестройка, все закрутило – я 10 лет не то что не занимался, даже гонки не смотрел. Но торкнуло меня в Америке, когда я жил в Сан-Франциско. Я шел по улице и увидел в окне магазина велосипед Colnago. Для всех советских велосипедистов это всегда было иконой. В те времена это было очень дорого, престижно и недостижимо – только сборная Союза ездила на красных Colnago. Тогда это было как сейчас Ferrari.

Я тогда уже зарабатывал, у меня был дом в центре Сан-Франциско. Смотрю на цену велосипеда: $3500. Я офигел. И купил его.

Пришел домой, поставил прямо посреди дома. Жена спросила: «Ты что, дурак?» А я просто стоял и любовался. «Ты что, это же Colnago! Произведение искусства». Смотрел, смотрел, а потом подумал: «Чего смотреть?». Пошел покупать одежду. Размеров был таких, что на меня форма даже XL не налезала. Потом начал кататься по Калифорнии, узнал людей, стал смотреть гонки. Познакомился со Славой Екимовым, потом – с тренером Александром Кузнецовым. В 2003 году попал на «Тур де Франс», познакомился с Лэнсом Армстронгом. А потом Кузнецов предложил мне проспонсировать его команду «Локомотив». Я согласился и назвал ее Tinkoff Restaurants. С этого и началось.

– Потом вы эту команду продали «Катюше», так?

– Не совсем. Для начала я расстался с Кузнецовым. Потому что понял, что он трековый тренер, к шоссейному спорту он вообще отношения не имеет. Он великий тренер, у него семь олимпийских чемпионов, но это все про трек.

В 2006 году я жил в Тоскане и на базе Tinkoff Restuarants сделал свою команду и назвал ее Tinkoff Credit Systems. В 2008 году на базе этой команды получилась «Катюша». Я познакомился с Игорем Макаровым (владелец «Итеры», №54 в списке Forbes с состоянием 1,9 млрд долларов – Sports.ru), он сказал: «Как круто! У тебя есть команда! Я тоже бывший велогонщик». И он всю структуру, можно сказать, купил у меня. Какие-то деньги он заплатил, но я не заработал ничего – что называется, купил активы: столы, стулья…

Почему я это сделал? Во-первых, кризис начинался. Во-вторых, у меня всегда была мечта иметь команду топового дивизиона. Для этого нужно покупать гонщиков, для этого нужно иметь бюджет хотя бы 15 млн евро в год. А у меня был 2,5 млн евро. Так что с одной стороны это были патриотические соображения – хотелось, чтобы у России была большая команда, я имел к ней отношение, был ее президентом. Но и чтобы или большой олигарх, или государство покрывало этот бюджет. В этом был смысл этой сделки.

– Вы были президентом «Катюши», но совсем недолго. Почему?

– Продержался я три месяца, что ли. Когда все началось формироваться, я понял, что не могу жить в двойных координатах. Я много жил на западе, верю, что люди созданы Творцом одинаковыми, что нету кастовости. Там же начались касты, здесь эти, здесь те, какие-то советские моменты. Плюс там был один человек, его Чмиль звали, он делал вещи, которые, скажем так, с материальной точки зрения были достаточно противоречивые.

– Воровал?

– Начинал какие-то контракты заключать, на мой взгляд, непонятные – и с гонщиками, и с поставщиками. Зачем мне иметь отношение к этому? Я создал эту команду, чтобы у России была топовая команда. Я не про деньги, это ведь не заработок, это игрушка, эмоции. Когда я понял, что этих эмоций у меня нет, я позвонил Игорю Макарову – у нас с ним по-прежнему нормальные отношения. «Игорь, мне неинтересно этим заниматься. Пускай лучше господин Чмиль…» Которого он, как я понимаю, впоследствии выгнал со скандалом.

Я вышел из «Катюши» и сосредоточился на бизнесе, поэтому 8-й, 9-й, 10-й и 11-й год я боролся с кризисом, поднимал банк, смотрел «Тур де Франс», «Джиро д’Италия» и другие гонки с большой завистью. И с удовлетворением – от того, что российский велоспорт представлен там в виде «Катюши». И с пониманием того, что я к этому руку приложил. Кстати, вы сейчас меня ждали в ньюсруме – там сидит Денис Мельников, дизайнер. Это парень, который разработал логотип «Катюши». Он его за 5 минут нарисовал. У нас была презентация в городе По, и мы решили ее делать накануне вечером. Тем же вечером за 5 минут логотип был нарисован.

Я горд, что все это было. Но я всегда хотел свою команду. Когда мы окрепли, когда банк стал очень большим и очень прибыльным, я вернулся.

– Вы говорили: сотрудничество с банком Saxo в рамках велокоманды – это в первую очередь коммерческое решение. В чем коммерция? Вид спорта же неокупаемый.

– Смотрите. Мы только что сделали IPO, наш банк публичный. Мы присутствуем на международных финансовых рынках. Мы несколько раз в год выезжаем с так называемыми road show в Швейцарию, Бостон, Лондон, Нью-Йорк. Мы ищем инвестиции или, говоря на сленге, поднимаем деньги. Раньше нас вообще никто не знал: ну, какой-то банк из России. Сейчас – по-другому: «А, велокоманда! А, Контадор! А, «Тур де Франс»!» Безусловно, бренд стал очень известен.

В отличие от России, где снега, на западе велоспорт очень популярен. Особенно среди финансовых менеджеров, аналитиков – они начинают бегать триатлоны, кататься на великах, смотреть «Тур де Франс». Если взять топ-10 российских банков и не считать «Сбер» и «ВТБ», мы известнее любого другого. Потому что причастны к велоспорту.

В России все намного плачевнее. Те, кто смотрит «Евроспорт» или читает Sports.ru, банк знает. Но тут аудитория довольно узкая и материальных преимуществ от этого спонсорства нет.

В некотором смысле все же это эмоциональная вещь. И игрушка – не побоюсь этого слова. Именно поэтому команду я купил за свои личные деньги. И их же и докладываю. Отчасти – игрушка. Отчасти – коммерция. Отчасти – желание пропагандировать в России велоспорт.

– Сколько вы потратите на команду в 2014 году?

– Бюджет команды – в районе 15 млн евро.

– Сколько здесь ваших денег, а сколько банка Saxo?

– Если я открою наш бюджет, станет известно, сколько платит Saxo – а этого я говорить не вправе. Давайте скажу так: команда принадлежит мне на 100 процентов и наш бюджет – 15 млн евро. Это не является чем-то огромным, думаю, мы даже в топ-5 не входим.

– А кто входит?

– Официальных данных нет. Но среди пелотона бытует мнение, что на первом месте Sky с бюджетом порядка 25 млн евро. Как будто бы «Астана» и «Катюша» – это 22 млн. Как будто бы BMC и еще кто-то – 20 млн. Кто-то есть 18 млн. Мы болтаемся в десяточке.

– Вы пришли в спорт, который сидит на игле. Почему допинговый беспредел вас не смущает?

– «Смущает» – неправильное слово. Меня это расстраивает, наверное. Тема допинга в велоспорте преувеличена. Скорее, это говорит о том, что там хороший контроль. Допинг вообще в спорте есть. Если вы скажете, что его нет в «Формуле-1», боксе, футболе или теннисе, это будет смешно. Он там присутствует.

Все знают знаменитую операцию Пуэрто (кодовое название расследования, проведенного полицией в отношении допинговой системы в испанском спорте – Sports.ru), когда нашли кровяные мешки. Рассказывают, что приехали ребята, которые сказали: «Барселону» – сюда, «Реал» – сюда, а вот велосипедистов – туда. Бедный спорт, его некому защитить.

Допинг есть во всех видах спорта. Но его становится все меньше и меньше. Более того, считаю, что в велоспорте его практически не осталось. Есть какие-то партизаны, которых нет-нет, а поймают. И мне очень не нравится, что из последних 4-5 громких кейсов чуть ли не половина – русские ребята. Молодые дурачки, которые хотят денег быстро заработать.

– Вашего звездного гонщика Альберто Контадора тоже ловили на допинге. Сравнительно недавно – три с половиной года назад.

– Поймали. Что я могу сказать? Он тогда был не мой. Он был в «Астане».

– У меня есть ощущение, что допинг принимают все велогонщики. Просто ловят не всех.

– Это ваше мнение. Мое: 90-95 процентов велогонщиков не употребляет вообще. Потому что есть биологический паспорт, где все аномальные скачки сразу видны. Там ведь как: можно между гонками ширнуться, поднять свои результаты, а к гонке все уже вышло. Но по результатам анализа крови люди смотрят и понимают, что что-то ненормально. У нас были случаи, когда мы хотели подписать гонщиков, но смотрели биологические паспорта и видели, что значения там не очень понятные. Таких мы старались не подписывать. Даже если они ничего не делали – на всякий случай.

Сейчас употребляют либо молодые и дурные, либо гонщики, которые ездят на низших уровнях, где мало контроля. Когда идут Гран-туры, у первых трех мест кровь берется каждый день – я не очень понимаю, как это можно делать. Контроль – жесточайший.

Был ли допинг 10 лет назад? Мои оценочные суждения: 70 процентов пелотона. 20 лет назад? 100 процентов. Сейчас? 5-10 процентов, не больше.
– «Слишком богатый и не слишком голодный», – написали в твиттере вы про своего же гонщика Альберто Контадора в прошлом году. Как мотивировать спортсменов, у которых и так уже все есть?

– Вот так и мотивировать. Написать херовые твиты, попозорить его. Он почитал, наверняка не хочет, чтобы я больше так делал. Надеюсь, что он поменялся.

– Чем в личном общении вас удивил Лэнс Армстронг?

– Как любой техасец, он очень ignorant. Заносчивый, самоуверенный, отчасти самовлюбленный. Но великий атлет. Величайший атлет, но неприятный в общении человек. Я не раз и не два общался, даже на велике катался с ним.

С другой стороны, не может быть одного без другого. У него была такая самоотдача, целеустремленность и дисциплина, что он всех других априори считал лузерами. Потому что они не делают то же самое. Готовясь к «Туру», за три месяца он худел на 12 килограмм, что в его весе – жесть! Потерять 12 кг с моего веса – да, но когда он и так весит килограмм 79!

Почему у него сейчас нет поддержки, почему он со всеми в плохих отношениях? Потому что когда он был на вершине, всех растоптал и разбросал.

– Есть те, кто его признание в употреблении допинга воспринял как личную трагедию.

– Я – нет. Потому что я и так это знал. Все, кто был в тусовке, знали: Лэнс употребляет допинг. Секрет полишинеля.

– Вы осуждали его за это?

– Нет. Это было правилами игры. А кто не был? Второе место – тоже, третье – тоже, четвертое – тоже. Все топ-10 были обшарабашенные эти семь «Туров». Я в этом глубоко убежден. Они мне что угодно могут рассказывать – и плакать, и землю есть, но я это знаю. Но Лэнс все равно был сильнее всех.

– Вы сказали, что самый крутой гонщик мира – Канчеллара. Кто самый крутой бизнесмен?

– Из живущих? Думаю, Билл Гейтс.

– А если бы Стив Джобс был жив?

– Все равно Билл Гейтс. Во-первых, он самый богатый человек мира. Во-вторых, он построил уникальную систему – по сути построил монополию, на которую подсадил весь мир и зарабатывает кучу-кучу денег. Монополия существует почти 30 лет, и никто ничего не может с ней поделать. Все смеются над Microsoft, все издеваются. Но можно смеяться и издеваться, но зайдите в интернет, посмотрите отчет прибыли и убытков, найдите, сколько зарабатывает Microsoft – весь смех уйдет.

Кроме того, посмотрите, как Гейтс тратит свои деньги: те же вакцинации в Африке... У него очень большое сердце.

– Вас регулярно можно встретить на горнолыжном склоне. Почему лыжи, а не сноуборд?

– Я могу на сноуборде, я катаюсь. Но исторически начал на лыжах. Можно по-разному отвечать, но один из факторов – сейчас с глобальным потеплением (а я этот тренд вижу, только вчера прилетел из Трех Долин) снега по большому счету нет. Когда снега нет, я не понимаю людей на сноубордах. Мне их даже жалко, когда они – кхкхкхкхкх – склоны скребут. На мой взгляд, это мазохизм. Сноуборд хорош на пудре, но пудры сейчас нигде нет. Она есть на Камчатке, на Аляске – если ты живешь там, то, конечно, сноуборд. А если мы говорим про Альпы, то на лыжах куда больше возможностей и fun’а.

– Когда вы впервые попробовали фрирайд?

– В Австрии с друзьями. В 2001-м, кажется, году.

– Когда я непосвященным людям рассказываю о внетрассовом катании, то делаю это довольно прямолинейно: кататься по пухляку – это так же круто, как трах...ся. С чем это сравниваете вы?

– Если мы говорим про пухляк, 30 процентов уклона и какую-нибудь Камчатку или Аляску, это, наверное, так и есть. Но то, что было в последние несколько недель на сноуборде в Трех Долинах, я бы тоже сравнил со словом «трах...ся», но в негативной коннотации. А вот если лететь на Камчатке с перепадом в 3000 на Жупановском вулкане, с радиусом по 300-400 метров в чистом пухляке – это круче, чем секс.

– Самое незабываемое катание в вашей жизни?

– Камчатка. Вулканы, гейзеры, открытое пространство. Ты спускаешься, приезжаешь к Тихому океану и омываешь в нем свои лыжи. Причем это натурально так, это не красное словцо.

– Вы стали вести себя на склоне иначе после того, что произошло с Михаэлем Шумахером?

– Шумахер – сосед моего друга в Мерибеле, у него там шале. Мы через сыновей как-то познакомились, пообщались и даже вместе катнулись. Он отличный лыжник.

Буквально позавчера я подъехал к тому самому камню, на который он упал. Это даже не off-piste («вне трассы» – Sports.ru) – это все бред, что пишут. То есть технически это off-piste, но по факту – нет. Две трассы расходятся и образуют небольшой островок – он пересекал его, запнулся и упал. Когда говорят, что падают на ровном месте, это именно про это. Таких падений 20-30 в день – и ничего не происходит. Он упал неудачно.

Это никак не связано с катанием. Как человек, который 14 лет занимается фрирайдом, могу вам сказать: все говно происходит на трассах. Off-piste – самое безопасное место. Во-первых, ты в полной концентрации. Во-вторых, там пухляк. В-третьих, там нет людей. Самая большая проблема – люди. Год назад меня сбили на трассе, я сломал колено, последствия чувствую до сих пор – вчера вот вколол себе кортизон. Просто новичок, муд...к толстый сзади врезался. Я ехал с ребенком. На синей трассе. Все плохое случается на трассе. И по сути Шумахер разбился на трассе.

– Человек из мира спорта, который произвел на вас самое большое впечатление?

– Екимов, безусловно, очень крутой. Я ему говорю: «Слава, ты должен в Книгу Гиннесса обращаться». Он же начал заниматься велоспортом в 10 лет, а закончил в 40. Если посчитать все его километры, я уверен, что он проехал больше любого гонщика в мире. Мы с ним прикинули как-то и посчитали, что он проехал больше миллиона километров. Тогда про Книгу Гиннесса я с ним и заговорил.

В последнее время очень следил и переживал за Линдси Вонн. Мы с ней получили одинаковые травмы в одну и ту же неделю. Я понимаю, как ей было тяжело. Мне – просто вернуться на лыжи. А ей – на свой уровень катания. К сожалению, не получилось – она снова получила травму и пропустит Олимпиаду. Но как она за нее боролась! Ей с самого начала сказали: с таким разрывом связок, с переломанной костью вернуться за 11 месяцев нереально. Но она почти это сделала.

Ну и вообще она женщина. А женщине ехать на скорости 120 км/ч по льду и при этом поворачивать без связок... Она очень крутая.
– Звали ли вас когда-нибудь спонсировать футбол?

– Вроде бы нет. Но я к нему нормально отношусь. Я не смотрю футбол весь год, но не пропускаю вообще весеннюю серию Лиги чемпионов – начиная с 1/8 финала.

– Почему вы не смотрите русский футбол? Что вас в нем раздражает?

– Прически футболистов. Я включаю западный футбол и вижу, что они все красивые. Красиво одеты, красивые прически, холеные. Русских включаешь – у него даже форма, б...дь, мешком одета. У них стиля вообще нет. Как сказал как-то Синявский, у меня с советской властью чисто стилистические расхождения. У меня такие же расхождения с российским футболом. Я никогда не буду смотреть такой футбол, тем более не пойду на стадион. Они все выглядят как какие-то обсосы. Причем зарплаты огромные – и под два миллиона евро, и под три. Но им сколько ни плати, все равно смотришь и хочется пять рублей дать. Ну сделай себе ирокез какой-нибудь.

Так что я не люблю их смотреть, потому что они некрасивые.

– Вы как-то сказали, что на центральных каналах работают «лузеры-прилипалы», а журналиста Владимира Соловьева назвали «кремлевской подстилкой». Вы согласны, что менеджерский состав русского спорта сейчас состоит из таких же подстилок и прилипал?

– Я не знаю. О телевидении я могу судить, потому что знаю это. А весь спорт я не знаю. Вот есть Александр Попов – величайший спортсмен, сейчас – спортивный чиновник. Мне трудно поверить, что он такой же муд...звон, как были советские руководители, которые говорили биатлонистам: «Плохо стрельнешь – отправим снайпером в Афганистан». Вот уровень мотивации был! Я слышал, что в каком-то смысле такая х...рь осталась до сих пор. Вот Кузнецов в велоспорте или Тихонов в хоккее – одного поля ягоды. Все потогонное. Если что не так – сдам в армию. Кузнецов так же пугал своих: «Или в сапоги, или гонки ездите».

– Как должен пройти велосезон-2014, чтобы по его окончании вы сказали: «Зае....сь»?

– Все просто: в велоспорте одна вершина – выиграть «Тур де Франс». В прошлом году победить не удалось, но команда была не моя. Сейчас – моя; если победим с Контадором... Правда, может, будет немного скучно. Я этим проектом хочу лет 5-7 заниматься. Если мы сразу же выиграем, у меня мотивация пропадет. С другой стороны, в идеале, чтобы на пьедестале «Тура» стоял русский гонщик, но пока я не вижу кого-то, кто даже в перспективе им мог бы быть.

Но! Если мы выиграем в этом, в следующем, через два года – а я убежден, что мы выиграем «Тур де Франс» в течение пяти лет – российский флаг формально все равно будет на Елисейских полях. Потому что буквально несколько дней назад мы перерегистрировали в Международном союзе велосипедистов нашу команду. Теперь команда Tinkoff Saxo будет иметь именно российский флаг.

– Вы были создателем студии звукозаписи, на которой записывался ранний «Ленинград». Вы могли себе представить, что через 15 лет они станут чуть ли не главной группой страны?

– Да нет, наверное. Я просто жил в Питере, был меломаном и записал группы, которые мне очень нравились: «Ленинград», «Нож для Frau Müller», «Кирпичи». «Кирпичи» были первым рэпом; они слишком рано появились, появились бы сейчас – были бы круче любого Басты. У «Ленинграда» я был первым, назовем это, инвестором. Они, еще никому не известные, даже выступали у меня на 30-летии.

– Самый необычный музыкант, с которым вы общались?

– Мне нравится один музыкант, но я с ним так ни разу и не пообщался. Его зовут Эндрю Элдридж, солист группы Sister of Mercy – очень интеллектуальный чувак, Кембридж закончил, по сути, основатель готического рока.

А из личного общения… Слушай, на самом деле Алла Пугачева очень умная. Она пытается имидж такой странный поддерживать, но она гораздо умнее и глубже, чем может казаться по телеку.

– Жить с голубыми – тоже от ума?

– Скорее, бизнес, наверное. Но она очень умная.

– Как часто вас можно увидеть на вокале группы «Х## забей»?

– Что-то я там давно уже не был – года четыре, наверное. Надо сходить. Я их давно знал, меня с их творчеством познакомил Сергей «Африка» Бугаев в девяносто-черт-знает-каком-году. Я за ними следил, а когда через 10 лет с ними лично познакомился, мне интересно было с ними что-то сделать.

– Группа, за концерт которой вы готовы заплатить любые деньги?

– Если в Москве – Eminem. Считаю, что он давно должен быть в Москве, но до сих пор не приехал. Это было бы очень хорошее шоу. Ну а прям любые деньги – концерт группы Queen. Я видел живого Цоя и очень этим горжусь. Но никогда не видел Фредди Меркьюри.
– Ваш первый огромный бизнес – пельмени «Дарья». Едите ли вы пельмени сейчас?

– Ем иногда, просто нечасто. Мы 1 января проснулись; чтобы жену не напрягать, пошел в «Перекресток», купил пельменей – «У Палыча» какие-то были там. Сварил, поели. В хорошем русском ресторане тоже возьму пельмени другой раз. Я по еде не парюсь.

– В свое время вы хотели выписать для съемок рекламы ваших ресторанов культового режиссера Ларса фон Триера. Удалось?

– Нет, почему-то даже не вышел на него. Но, может, привлеку. Смешно получилось: оказывается, у меня в Копенгагене работает офис – офис команды. Фон Триер живет там же, мои сотрудники сказали: «Как-нибудь вас познакомим».

Кстати, как оказалось, в Дании я очень известный. Когда приехал, был в шоке: люди меня фотали, в твиттер херачили, просто на улице подходили. Saxo – большая, важная для Дании команда.

– Ваша цитата: «Когда начинаю делать с человеком совместный бизнес, всегда смотрю – какая у него жена. Если нет жены – значит, нет базы, корней. Я стараюсь с такими людьми дела не иметь. Для меня они пустышки. А если есть женщина, ради которой все делается, то человека я воспринимаю как надежного и правильного. Должна быть сбалансированная, понятная конструкция». А как вы реагируете, если жена – классическая блонди с подкаченными губами и чрезмерным загаром?

– Кукла, что ли? Тогда я предпочту такого человека не нанимать. Если он муд...к, чтобы на такой жениться, то, скорее всего, муд...к и в бизнесе.

– Еще одна ваша фраза: «Богатые родители означают отсутствие стимула добиваться чего-то в жизни для человека. Поэтому я решил не оставлять своим детям наличные деньги». Что вы им тогда оставите?

– Например, можно квартиру купить хорошую. Или дом. Бизнес можно оставлять. Но я считаю, что детям нельзя давать деньги. Зачем они им?

– Я общался с человеком, который ставил себе цель: до 40 лет оказаться в рейтинге богачей журнала Forbes. Что вы испытали, когда в прошлом году впервые в этот рейтинг попали?

– Forbes – это больше, чем Forbes. Список и список, но он имеет метафизическое значение. В России и слово «миллиардер» имеет особое значение. После IPO случилось так, что у меня оказалось состояние больше миллиарда долларов. Все говорят: «Миллиардер. Миллиардер». Мне даже жена, я офигел, как-то сказала: «Ну ты же миллиардер...». «Миллиардер» и «Forbes» – это особенные слова в России. Когда меня включили, все как-то волнительно к этому отнеслись. Я – тоже, но для меня это качественный, а не количественный показатель. Это оценка моей работы. И это не про цифры история: 1,8 млрд у меня или 1,1 млрд. На самом деле после 100 млн долларов жизнь твоя совершенно никак не может меняться.

Я только что был в Куршевеле, Прохоров позвал на вечеринку. Рядом Рыболовлев – 9 миллиардов, Прохоров – 13 миллиардов. Но у нас уровень жизни одинаковый. Да, у них большие самолеты и большие яхты, но в общем и целом я могу арендовать этот самолет и эту яхту. После определенного уровня у тебя ничего не меняется в жизни. Это все придуманное. Просто если у тебя нет, ты будешь на эту тему париться. А я не парюсь, внутри комплексов быть не должно. Я видел много богатых людей, они закомплексованы, они сидят и смотрят. И завидуют. Про меня где-то написали; у меня велокоманда; я кайфую, сам заработал эти деньги, никому не обязан; я достаточно либеральных взглядов, не вхожу в «Единую Россию». Они от этого комплексуют. Важно быть самим собой, а не смотреть в списки и рейтинги.

Мне это приятно, но я не парюсь.

– У вас образ миллиардера-панка. Что вы забыли в Куршевеле?

– Если я заехал в Куршевель, это не значит, что я там отдыхаю с утра до вечера. Скажу больше: я там не был семь лет. Я тогда, кстати, впервые привез туда «Ленинград» – закатили вечеринку «Куршевель без олигархов». Забавно, сейчас «Ленинград» там тоже был.

Не забывайте: у меня жена и дети, а там очень приятно для жены и для детей. Мы заехали, еще раз посмотрели и я еще раз понял: следующие семь лет мне этого не надо.

– Что именно вам там не нравится?

– Гламур – не моя история. Я лучше поеду в Валь Торанс – третью долину. Она и выше, и спортивнее, и люди там поприятнее. В Куршевеле моей жене больше нравится – по магазинам, например, пошляться. Но для меня побывать там – это как я, бывает, летом езжу на «Роллс-Ройсе». Тиньков на «Роллс-Ройсе» – это вызов, это, если хочешь, провокация, это странно.

А я люблю странные вещи делать.